Я человек со снятой кожей, каждый поцелуй - как шрамы, каждая слеза - игла...
Мои записи становятся все более бессюжетны. Никакой конкретности. Все размыто. Наверное, потому что события не имеют значения. По крайней мере, эти. По крайней мере, сейчас. Я не фиксирую события, в отличие от ощущений. Вот они мне важны. Они - ключ к пониманию. Я вывернута вовнутрь. Я обернута на себя. Я повернута на себе?
В пустой квартире жутковато, когда ты не успел осознать и привыкнуть. Во всех комнатах горит свет. Нет, я не боюсь темноты, но я не хочу никаких теней по углам. К черту, к черту, к черту! Тени меня пугают.
Бродить по пустой квартире даже с открытыми глазами - почти то же самое, что и бродить по ней ощупью. Все осталось прежним - и все изменилось в мелочах. Я злюсь, как злятся слепые, когда передвигают в их доме предметы, нарушая тем самым привычный для них порядок. Все не там и не так. Я не могу найти многие вещи в тех местах, где я привыкла их находить, и неожиданно натыкаюсь на них там, где, казалось бы, их и быть не может. В доме становится все больше чужаков - вещей, которые я не знаю. Я их трогаю, щупаю, нюхаю, но это ничего мне не дает. Они не хотят со мной говорить. Для них я тоже - чужая. Я ворчу, что это чьи-то злые шутки, и тут же понимаю, что люди и вещи просто продолжают жить здесь, а я теперь только приезжаю в гости. Меня любят и ждут, но это больше не мой дом и не мои вещи. Только сейчас замечаю, что в мою бывшую комнату сваливается все, что не нужно. Какие-то мешки и коробки выглядывают из шкафа, из-под стола, из-за кровати. Все спрятано так, чтобы не бросалось мне в глаза. Значит, родители что-то знают, что-то чувствуют и понимают. Они стараются мне не мешать. Спасибо.
Я хочу спать, но спать не отвечает мне взаимностью. Я погружаюсь в ванну и остаюсь там, пока вода не остывает и тело не покрывается "гусиной кожей". Подтекающий кран меня раздражает, и я пытаюсь дотянуться до него ногой, чтобы заткнуть большим пальцем. Мне это так и не удается.
Самая теплая комната в квартире - моя, но я упорно тащусь на стылую кухню. Я не включаю телевизор, потому что отлично знаю, что там увижу: разгромленный Киев, плачущие блокадники, одни и те же сальные рожи. Пусть будет музыка. Все равно, какая. Сегодня, действительно, все равно. Мне просто не нравится напряженная тишина жилого дома. Ненастоящая тишина - за стенами и под полом шуршат люди - мыши, над головой дремлют голуби.
В шкафу обнаруживаю бутылку красного полусухого. "Идеально," - решаю я и, не задумываясь, варю глинтвейн. Часам к четырем утра кастрюлька благополучно пустеет, но сна все нет и нет. Зато приходит тепло. Я просто остаюсь дожидаться рассвета. Я знаю, что за это я еще получу в лоб, потому что вино, конечно же, было куплено не для меня и вообще... "Пить в одиночку - плохая тенденция, девочка моя." Мама, я не пила, я просто грелась. Мне было зябко...
В пустой квартире жутковато, когда ты не успел осознать и привыкнуть. Во всех комнатах горит свет. Нет, я не боюсь темноты, но я не хочу никаких теней по углам. К черту, к черту, к черту! Тени меня пугают.
Бродить по пустой квартире даже с открытыми глазами - почти то же самое, что и бродить по ней ощупью. Все осталось прежним - и все изменилось в мелочах. Я злюсь, как злятся слепые, когда передвигают в их доме предметы, нарушая тем самым привычный для них порядок. Все не там и не так. Я не могу найти многие вещи в тех местах, где я привыкла их находить, и неожиданно натыкаюсь на них там, где, казалось бы, их и быть не может. В доме становится все больше чужаков - вещей, которые я не знаю. Я их трогаю, щупаю, нюхаю, но это ничего мне не дает. Они не хотят со мной говорить. Для них я тоже - чужая. Я ворчу, что это чьи-то злые шутки, и тут же понимаю, что люди и вещи просто продолжают жить здесь, а я теперь только приезжаю в гости. Меня любят и ждут, но это больше не мой дом и не мои вещи. Только сейчас замечаю, что в мою бывшую комнату сваливается все, что не нужно. Какие-то мешки и коробки выглядывают из шкафа, из-под стола, из-за кровати. Все спрятано так, чтобы не бросалось мне в глаза. Значит, родители что-то знают, что-то чувствуют и понимают. Они стараются мне не мешать. Спасибо.
Я хочу спать, но спать не отвечает мне взаимностью. Я погружаюсь в ванну и остаюсь там, пока вода не остывает и тело не покрывается "гусиной кожей". Подтекающий кран меня раздражает, и я пытаюсь дотянуться до него ногой, чтобы заткнуть большим пальцем. Мне это так и не удается.
Самая теплая комната в квартире - моя, но я упорно тащусь на стылую кухню. Я не включаю телевизор, потому что отлично знаю, что там увижу: разгромленный Киев, плачущие блокадники, одни и те же сальные рожи. Пусть будет музыка. Все равно, какая. Сегодня, действительно, все равно. Мне просто не нравится напряженная тишина жилого дома. Ненастоящая тишина - за стенами и под полом шуршат люди - мыши, над головой дремлют голуби.
В шкафу обнаруживаю бутылку красного полусухого. "Идеально," - решаю я и, не задумываясь, варю глинтвейн. Часам к четырем утра кастрюлька благополучно пустеет, но сна все нет и нет. Зато приходит тепло. Я просто остаюсь дожидаться рассвета. Я знаю, что за это я еще получу в лоб, потому что вино, конечно же, было куплено не для меня и вообще... "Пить в одиночку - плохая тенденция, девочка моя." Мама, я не пила, я просто грелась. Мне было зябко...