Перевод с болгарского: мой.
читать дальшеОни были знакомы всего несколько часов. Ему было слегка за тридцать, ей – чуть меньше тридцати. Через нее он должен был передать посылку приятелю за океаном. Она была только посредником. На все хватило бы и пяти минут, но вот уже два часа из трех, остававшихся до самолета, они никак не могли найти повода для расставания. Сейчас до рейса было ровно 60 минут. Они сидели в зале вылета за столиком в самом углу кафе, пили по третьему кофе и молчали. Были исчерпаны все возможные темы, на которые могли бы поговорить два совершенно незнакомых друг другу человека. Но и затянувшееся молчание уже казалось неприличным. Маленький стол между ними был заставлен пустыми пластиковыми стаканчиками, принявшими самые разнообразные формы от того, что их долго вертели в руках. Палочки для размешивания кофе давно были поломаны на мелкие кусочки, а пакетики из-под сахара – свернуты в кулечки или сложены в виде миниатюрных корабликов.
Ему вдруг пришло в голову, что из этого стола получился бы неплохой «реди-мейд» объект или, скажем, некая инсталляция, которую он бы окрестил «Апологией стеснения» (пластиковые стаканчики для кофе, пластмассовые палочки, пакетики из-под сахара, белый столик). Потом эта мысль показалась ему глупой, и он решил промолчать. «То, о чем не говорят вслух, превращается в сломанные палочки и смятые стаканчики», - неожиданно произнесла она. Он подумал, что уже никогда больше не встретить ему другой такой женщины, которая читала бы его мысли и с которой ему захотелось бы провести в этом кафе всю свою жизнь. Он спохватился, что, пусть и мысленно, но все же произнес эта фразу: «всю свою жизнь».
- Давай поговорим о чем-нибудь, - сказала она, хотя все эти два часа они болтали без умолку.
Им оставался всего час, слишком мало времени, чтобы тратить его на всякие глупости, вроде складывания бумажных корабликов. Но так как он по-прежнему молчал, она просто сказала:
- Стоит признать тот факт, что иногда люди могут просто разминуться.
- Да, но ирония в том, что поймут они это только при встрече, - откликнулся он.
- Наверное, у нас уже была когда-то возможность встретиться. Мы столько времени жили в одном городе. Не может быть, чтобы мы не разминулись на каком-нибудь перекрестке.
- Я бы тебя заметил, - сказал он.
- Ты любишь ее? – спросила она.
- А ты любишь его? – спросил он.
Они тут же согласились, что это ровным счетом ничего не значит и что никто в этом не виноват.
Позже он уже не мог сказать, кому из них первому пришла в голову эта спасительная (как показалось ему тогда) идея выдумать общие воспоминания, прожить целую новую жизнь до момента их знакомства и после него. Эта была робкая попытка отомстить слепому случаю, который так безжалостно свел вместе этих двоих лишь затем, чтобы снова их разделить. В их распоряжении оставалось 50 минут.
- Ты помнишь, - начал он, - когда мы учились в школе, мы жили на одной улице. И я каждую неделю тихонько опускал в твой почтовый ящик колечко из фольги от конфет «Лакта».
- Ага-а, - сказала она, - так это был ты. А мой отец всегда находил их первым и подозревал, что какой-то сумасшедший тайный поклонник посылает маме обручальные кольца. Выходит, они предназначались мне.
- Тебе, - кивнул он.
- А помнишь, - подхватила она, - как на первом курсе мы только вдвоем поехали в тот монастырь. Мы в первый раз остались одни. В отеле не было свободных мест, и на ночь нас поселили в одну из монашеских келий. Было так холодно. И кровать была такой жесткой. И мне стало так страшно. И я всю ночь крестилась втайне от тебя. Целых пять раз за ночь перекрестилась.
- Шесть, - поправил он. – Мне тоже было страшно. А помнишь, как ты переехала жить ко мне. И твоя мама тогда сказала, что откажется от тебя через «Государственную газету». Мол, она не желает воспитывать незаконных внуков.
- Помню, - сказала она. – Но у меня и так не могло быть детей.
И она замолчала. Впервые с момента их знакомства он взял ее за руку. Совсем легонько, только чтобы утешить.
- Ничего, - сказал он. – А помнишь, как я сломал ногу. Мне тогда было 48, я вкалывал как проклятый, и месяц, проведенный дома, показался мне раем. Ты тоже взяла отпуск, даже грозилась сломать себе руку, если тебя не отпустят. И весь месяц мы из дома и носу не показывали.
- А когда на следующий год у меня обнаружили опухоль… Ты где-то вычитал, что смехотерапией можно вылечить рак, и две недели без устали рассказывал мне анекдоты, только чтобы я смеялась. До сих пор ума не приложу, где ты их находил. Ты был таким напуганным и милым. Тогда у тебя совсем поседели волосы. И каждый день ты приносил мне пионы и незабудки.
- Слава Богу, ты поправилась! Что бы я без тебя делал.
В этот момент всех пассажиров, вылетающих до Нью-Йорка, попросили пройти на регистрацию. С минуту они молчали. Потом она поднялась и сказала, что ей пора. Он взял ее чемодан, и они пошли. Перед паспортным контролем она обернулась и подарила ему долгий поцелуй. Как будто в последний раз, подумал он, хотя никакого первого раза никогда и не было.
Спустя полчаса он повернулся и направился к выходу. Он вдруг почувствовал себя ужасно старым, с трудом волочил ноги. Он специально закрыл глаза, выходя через дверь с зеркальным стеклом, чтобы не видеть своего отражения с внезапно поседевшими волосами и по-старчески сутулыми плечами. С каждым шагом он все яснее осознавал, что он просто не смеет вернуться домой к своей невероятно молодой жене. Он никогда бы не смог объяснить ей, что делал все эти пятьдесят лет, которые он отсутствовал.